Тыква ни при чём!

Тыква ни при чём!

Каждый шаг давался с трудом, и приходилось подбадривать себя…, а может, просто посылать во Вселенную особые сигналы, чтобы хоть как-то дать знать, что это испытание слишком велико, не по силам. Иными словами, каждый шаг сопровождался коротким матерным словом, и возникала ассоциация из юности, когда сержант командовал строю, чтобы все шли в ногу.

Так бывает, когда взвалишь на себя ношу не по себе. Человек так устроен, что редко попадает точно в нужный размер - либо недолёт, либо перелёт. Работа, квартира, страна - всё либо какое-то маленькое, либо слишком большое. Пожалуй, именно такие ошибки и делают нашу жизнь жизненной, иначе бы наступило безжизненное равновесие. Однако именно равновесие и является общим знаменателем, вокруг которого вьются вьюги всех жизненных перемен. Ну, или это еще похоже на горки - то вверх, то вниз..

Хелованов нёс в руках огромную тыкву. Она оттягивала руки, тянула его самого вниз, к центру Земли, а может, в Преисподнюю. Стоило бы запретить выращивать тыквы, подобно запрету на коноплю. Толку от тыквы нет никакой. Только какие-то странные гурманы добавляют ее малыми дозами к рисовой каше, но не выращивать же ради этого таких монстров.

Ум, честь и совесть красноармейца Сухова

Ум, честь и совесть красноармейца Сухова

(сказка-фарс)

“Не везет мне в смерти, повезет в любви!”, - допел куплет Верещагин, пробежал по струнам проигрышем, отложил гитару в сторону, допил водку в стакане, поморщился, зачерпнул ложкой черную икру, положил в рот и вынес вердикт:

• Вот что, ребята… Денег я вам не дам. Абдулла - серьезный контрабандист. С ним можно только по-честному. Он обидится и будет мстить… Знаю я эту восточную месть - никому житья не будет.
• Да-а-а!, - задумчиво протянул Сухов. - Восток - дело тонкое! Однако дело-то государственное, а новая власть шутить не любит. Ей что Абдулла, что Мабдулла - все едино.

Петруха громко икнул, чем отвлёк внимание собеседников и снял напряжение в беседе. Сухов посмотрел на подчиненного с укоризной. Верещагин благодарно кивнул собутыльнику. В комнату вошла жена таможенника, вздохнула по-женски, поставила на стол бутыль самогона, собрала с пола пустые бутылки и вышла прочь.

Шурика не трогать!

Моим родителям Ганне Ивановне и Александру Ивановичу Русаковым

в День Учителя посвящается

Шурика не трогать!

Что-то случилось с природой. Пресловутое “бабье лето” вовсе не обмануло, не появившись в середине сентября, а просто задержалось до первых октябрьских дней. Деревья словно ждали команды и одновременно пожелтели листьями. Старенький городок Рязань был тих и светел в воскресное утро.

• Улица Весенняя, - прочел я вывеску на углу типичного для этого района старого двухэтажного каменного дома.

Отец отвлекся от мыслей и повернул голову к стеклу. За окном автомобиля проплывали дома под облетевшими тополями.

• Здесь моя школа…, - задумчиво проронил отец.
• Где?, - стал искать глазами я.
• Да вот же - справа. Мы как раз проезжаем.

В зеркалах заднего вида не было видно следующих за нами машин, и я остановился, прижавшись к тротуару.

Мастер зала

Мастер зала

Антон сидел на скамейке, вытирал пот концом полотенца, висящего на шее, следил за происходящим на ринге и отходил после боя, постепенно возвращая дыханию обычный ритм. Вдруг он потянул носом, поморщился и скосил глаза вправо. Так и есть! Рядом на скамейку опустился завхоз, от которого и тянуло папиросно-водочным амбре.

В боксерском клубе завхоз появился недавно. Он либо шлялся по залу, либо чинил что-нибудь, вроде прохудившейся груши, либо скрывался в своей каморке, чтобы приложиться к бутылке и выкурить зловонную “беломорину”. Старый, худой, скрюченный и шатающийся, в синей вылинявшей олимпийке и таких же спортивных штанах с вытянутыми коленками, он всегда носил на лице недовольно-брезгливую гримасу. Конечно, появление завхоза стало обрастать слухами и домыслами, например, о том, что когда-то давно он был тренером олимпийских чемпионов по боксу. Кто-то из его учеников, как раз и пристроил его в боксерский клуб. Себя он называл весьма величаво - мастер зала.

Собственный запах заслуженного пота не смог перебить запаха завхоза, и Антон поднялся, чтобы просто встать рядом с рингом и не задыхаться от миазмов.

Кривая Нормального Распределения Счастья

Кривая Нормального Распределения Счастья

Деликатно, но все же, настойчиво, Гусев пробирался сквозь поток неторопливо бредущих по коридору. В конце его, как и обещано, брезжил довольно яркий свет. Время от времени открывались двери, из которых выходили служащие, как и положено, в белых одеждах. Заглянув в свои свитки, они выкликали кого-то из посетителей и забирали в кабинет. Через некоторое время посетители выходили, как после собеседования, и продолжали брести к “свету в конце тоннеля”.

Гусев, во-первых, торопился, во-вторых, боялся, что откроется одна из дверей, и в кабинет заберут его. В планы Гусева это не входило. Вернее, если затея не удастся, то в какую-то такую дверь придется зайти.

Разглядывать двери было некогда, хотя вывески на них нужно успевать читать, чтобы не пропустить нужную. По какому такому правилу служащие вызывают посетителей, можно было только догадываться. Скорее всего, по алфавиту первой буквы фамилии или по месту прописки, как на участках выборов в Государственную Думу, только там, наверное, явка поменьше…

Пятая скорость

Пятая скорость

Герман Анатольевич дал по тормозам и снизил скорость до нормальной. На это ушла почти минута. Такие длинные паузы в разговоре редко кому нравятся, и чтобы как-то снизить ожидаемый дискомфорт и даже раздражение, он крикнул на ходу:

• Что ты сказал, сынок?
• Зачем. Ты. Закрываешь. Теплицы. На ночь?, - отделяя слово от слова, громко повторил свой вопрос сын Альберт.

Так и есть - Герман Анатольевич снова показался тугоухим тугодумом. С этим нужно что-то делать. Приходится переспрашивать, снижая скорость. Или уж не разгоняться? Нет! Кто знает, сколько времени отпущено ему на исследования? Задачу нужно решить. Не только найти решение, но и успеть как-то распространить, донести до людей.

Вот уже какое-то, пожалуй, довольно продолжительное время, может, год, Герман Анатольевич решает одну важную задачу - ищет, как научить взрослых детей успевать за своими старыми родителями. Собственно, у задачи этой, как у палки, два конца. Старики, не знают о себе, не умеют справиться с тем, что дарит им старость - высокая скорость мысли. Пытаются как-то самостоятельно что-нибудь такое придумать, но часто получается смешно, старики выглядят жалкими или, наоборот, кажется, что они жестоко издеваются над своими детьми.

Человек и паук

Человек и паук

Павлов дочистил зубы, вымыл щётку, воткнул её в комбинированную пластиковую мыльницу и улыбнулся. Через нижнюю губу скользнула дорожка зубной пасты. Павлов перевел взгляд на зеркало, увидел себя и снова улыбнулся. Поднял сложенными лодочкой ладонями штырёк деревенского умывальника, набрал воды и прополоскал рот. Теперь можно вплотную заняться неожиданно появившимся предметом изучения.

Справа от Павлова в центре затянувшей окошко сарайчика паутины сидел паук.

• А ты вырос за лето!, - вслух оценил размеры паука Павлов, но получилось, как будто он поздоровался.

Паук пошевелился, и по паутине пробежала еле заметная волна. Павлов знал паука с мая. Тогда он был совсем меленьким - с зёрнышко риса. Через три месяца, в августе паук был уже размером с тыквенную семечку. Павлов и не представлял, что пауки могут быть такими большими. Обычный паук, не тарантул. Серый и даже с каким-то рисунком на спине.