В старости тянет путешествовать. Казалось бы, ну, куда там еще - сидели бы старики дома «на завалинке», доживая свой век.
Пенсионер - значит, старик. Старея, многие не спешат на пенсию. Более того, держатся за работу, как утопающий за соломинку. Ну, да! Жизнь-то проходит. Кончается...
Пенсионер Сергеев был... не такой пенсионер. Он вышел на пенсию рано, вернее, в положенные для кадровых военных сроки. На работу Сергеев не устраивался, потому что не хотел продолжать день за днем совершать ритуальное паломничество в какой-нибудь офис, возвращаясь домой, как из дальнего похода.
В работе не принималось душой вовсе не то, что нужно трудиться, а то, что нужно отбывать на работе очерченное время. Со старостью приходит ощущение времени. Острое и точное, как хронометр, отсчитывающий мгновения до заранее неведомого конца.
Как ни странно, но неработающий пенсионер Сергеев с удовольствием признавал себя стариком. Другие чурались этого слова и статуса, молодились, хорохорились, боялись старости, как чорт ладана.
Сергеев наслаждался старостью. Телесное, то, что в молодости доставляет много хлопот своей необузданностью, угасает, и единственным властителем жизни человека становится он сам. Чистый разум. Свободная воля. Наверное, это и должно считаться зрелостью.
Пенсионные деньги Сергеев получал достаточные, чтобы прожить. Одному. Но он был не один и радовался поводу позаботиться о близких - о родителях, о детях с их семьями, о внуке, совсем еще маленьком.
Время от времени Сергеев подрабатывал, чтобы заработать денег на нужды семейства. Вот и сейчас он летел на другой конец страны на заработки. С курсом лекций. Для предпринимателей. У них, как у детей: с фантазиями хорошо, с головой плохо. В полном соответствии с любимой армейской поговоркой: «Дурная голова ногам покоя не дает!». Гениальные изобретатели схем бизнеса оказываются беспомощными перед задачей управления этими бизнесами. Не умеют. Сергеев ехал научить.
Столичный аэропорт, отнесенный на приличное удаление от столицы, был бы лучшим школьным примером броуновского движения. Самолеты, машины, люди - все снуют без какого-либо порядка, но порядок есть - просто очень сложный порядок.
От всего, в чем Сергеев видел хорошее управление, он приходил в восхищенный трепет. Как это все укладывается у кого-то в голове? Великие люди!
Коротая время в интернет-кафе, Сергеев ответил на какие-то письма, лайкнул чьи-то фотографии, поговорил с кем-то в скайпе. А еще скачал, разумеется, бесплатно, какое-то приложение с релаксирующей музыкой. И действительно, музыка подействовала расслабляюще. Сергеев закрыл глаза и задремал.
Сквозь прикрытые веки что-то сверкнуло, как солнечный зайчик от чьего-то зеркальца. Сергеев распахнул глаза и зажмурился, поймав лучик света прямо в зрачки. Перед ним стоял парень, в раскрытой ладони которого лежал маленький квадратик иконки. Мария с Младенцем. Сергеев склонил голову, уклоняясь от ослепляющего света.
Опыт дал простую догадку - это глухонемой, зарабатывающий себе на пропитание. Сергеев еще додумывал мысль о жизни этих несчастных, а голова уже покачала собой, отказывая парню. Без ведома хозяина. Сергеева это возмутило.
Бросив мысль недодуманной, он вскочил с сиденья и замахал рукой - ведь глухонемого не окликнешь. Парень обернулся, как если бы услышал, и пока он возвращался к странному старику, старик вспомнил детство.
Среди многочисленной родни, проживающей в маленьком райцентре, был мальчик, сверстник или чуть младше. Сережа. Он родился глухонемым. Братьев и сестер его, среди которых рос и малолетний Сергеев, забавляла одна игра. Стоило со спины окликнуть Сережу, как он тотчас оборачивался, словно услышав. Даже если окликнуть шепотом. И даже, не открывая рта...
На протянутой парнем бумажке, объясняющей, что он глухонемой, значилась и цена - сто рублей. Обменялись. Несчастному деньги. Счастливому икону. Младенец на руках Матери. Вспомнились свои дети малышами. Подумалось о внуке. Как ему эта жизнь на планете людей? Все вновь. Впереди вечность. У стариков впереди - миг. Как в песне: «... именно он называется жизнь!».
Философствования, коими Сергеев со все большим удовольствием занимал свои мысли, были прерваны голосом, объявившим о посадке в самолет. Место досталось крайнее. Повезло. У окна - страшно. Высотобоязнь. С краю удобно и как-то свободно. Захотел - встал и пошел. В пределах борта самолета. Но все равно - свобода.
В соседнем ряду, рядом с креслом Сергеева заботливая внучка зрелых лет усадила в кресло старушку, которую называла бабушкой. Возраст бабушки казался весьма преклонным. Пальцы рук неутомимо подрагивали, доставляя бабушке досадный, но неуправляемый дискомфорт. Таковы старики. Тело отказывается слушаться. Сергееву сделалось жалко старушку.
Развезли обед. Рыбы не оказалось. Жаль... В четверг Петрова поста разрешалось поесть рыбу. Ничего не поделаешь. Пришлось взять на себя котлетный грех...
Краем глаза Сергеев заметил какое-то беспокойное движение. Бабушка опрокинула с откидного столика свой лоток с едой, но смогла поймать его рукой, прижав к подлокотнику кресла. Если она отпустит руку, лоток упадет на ее старенькую деревенскую юбку, как у богомолиц в церкви. В глазах бабушки застыло беспомощное отчаяние.
Сергеев поспешил на помощь, перехватив лоток. Он поставил его на столик перед старушкой, вытер салфеткой из своего набора подлокотник ее кресла и, предупреждая порыв бабушки собрать с ковровой дорожки вывалившиеся куски котлеты, велел ей оставаться в кресле, а сам нажал кнопку вызова стюардессы.
Старушка была смущена и расстроена. Сергеев машинально слизнул с ладони красную капельку кетчупа, оказавшуюся там после спасательной операции. Стюардесса не торопилась. Бабушка принялась есть маленькую булочку, колыхающуюся в ее непослушных руках. Жалкая картина старости.
Сергеев достал их нагрудного кармана иконку Богородицы. С чего-то вдруг ему захотелось помолиться за эту старушку, прожившую долгую жизнь, подходившую теперь к завершению земного пути. Какой была эта ее жизнь? Видимо счастливой, если рядом в кресле заботливая внучка, предлагающая бабушке кусочек за кусочком, и правнук, улыбающийся мультфильму в мониторе, встроенном в спинку впереди стоящего кресла.
«Матерь Божия! Царица Небесная!...», - вспомнил вдруг отчетливо слова молитвы Сергеев, но продолжил своими словами: «Ты ведь видишь эту женщину. Ты все знаешь о ней. Ты знаешь ее последний день и час. Пусть до этого момента она доживет легко, спокойно, без огорчений и болезней, в окружении заботливой родни... И когда придет время закончить жизнь, пусть ее последние минуты будут легкими, как ... дыхание младенца».
Сергеев вспомнил о внуке, повеселел, и на душе его стало легко. Он поднял глаза от иконы. Бабушка доела булочку, и сухонькое ее тело легонько колыхалось вслед за беспокойными руками. Стюардесса все не шла.
Сергеев отстегнулся, встал, разыскал стюардессу, повинился в своей старческой неловкости и даже помог, как мог, убрать остатки котлеты с ковровой дорожки прохода между рядами. Бабушка задремала, не переставая чуть заметно колыхаться. Надо же! Даже во сне не отпускает ее старческий тремор. Бедная! Сергеев занял свое место и тоже задремал.
Ему снилось, что он сидит у окна поезда, который, не торопясь, катится по своему пути. За окном пробегают пейзажи его жизни.
Вот он видит над собой яркие звезды, еще не понимая, что это. Отец взял в колхозе сани и везет его из роддома, что в райцентре. Вот он нахлебался речной воды, но поплыл. Впервые. Вот он ловит мгновение за мгновением, удивляясь, что поймал равновесие и не падает со своего двухколесного велосипеда. Тоже впервые.
Вот он с огромным, по сравнению с ним, маленького росточка, букетом георгинов стоит на школьной линейке. Первый класс. Вот он, юный отличник, вместе с такими же отличниками принимается в пионеры на площади Ленина маленького городка. От волнения он забыл вскинуть руку в салюте, отвечая хором вместе со всеми: «Всегда готовы!». Так это и запечатлела старая фотография.
Школьный вокально-инструментальный ансамбль, гитара, ломающиеся голоса. Первая сигарета. Первый танец с девочкой на танцах. Первая любовь. Военная присяга. Лейтенантские погоны. Гарнизоны. Война. Три больших звезды на погонах - высшее офицерское звание. Пенсия. Самолет...
Сергеев вздрогнул, как от прикосновения. Рядом с ним стояла низенькая старушка. Видимо, она только что прикоснулась к его плечу.
- Спасибо тебе, сынок! - произнесла она удивительно ясным голосом. - Мне стало легче. И я помолюсь за тебя.
- За меня не надо, бабушка, - глаза Сергеева заблестели. - Помолись за моего внука. Ему нужнее. Он только жизнь начинает. А мне и этой хватит.
- Ты не все знаешь, не все понимаешь. Ты только начинаешь, - в голосе бабушки появилась напевность. - Самая сильная молитва - когда себе просишь. Чтобы просить для других, нужно большую силу иметь. Больше, чем у тебя сейчас. Проси такой себе жизни, в которой и внук жив-здоров, и дочь, и сын, и семьи их, и жена твоя... Проси у Бога Триединого, чтобы в твоем мире был мир, и получат все по молитве твоей, для себя сотворенной. И живи по правилам. Правильно живи, тем уже добиваясь мира. Тогда одно другое укрепит. Слово молитвы и дело по ней. А за внучка твоего я помолюсь...
Сергеев вздрогнул, сжав в ладони иконку. Острые уголки ее словно напомнили о чем-то. В соседнем кресле дремала бабушка, бережно поддерживая на своих коленях ножки уснувшего правнучка.
Голос приказал пристегнуть ремни. Самолет стал снижаться. Хорошо лететь на другой край Земли. Это - как долгая жизнь...
Сергей Александрович Русаков.
Борт самолета рейса «Москва - Хабаровск».
11 июня 2015 года, 20.10 мск.
Комментариев нет:
Отправить комментарий